What do you think?
Rate this book
Взятие Измаила
Название романа идёт из эпизода, в котором мальчик мечтает сделать аттракцион с дрессированными мышами, изображающими взятие Измаила. Название по разъяснению самого автора ироничное, на него указывает и «говорящее» имя главного героя Александр Васильевич (как у Суворова), и любимая фраза отца героя морячка-подводника из части «Эпилог»: "Эту жизнь, Мишка, нужно брать, как крепость!" Роман посвящён Франческе Штёклин — второй жене писателя.
Построение романа довольно сложное, сюжетные линии обрываются и начинаются заново, вступлением к ним часто служит судебная речь, которая как бы сбивается на подробный рассказ о деле или личности. Согласно объяснению самого Михаила Шишкина, некто собирается написать книгу, а когда сюжет начинает прокручиваться, он бросает и начинает писать заново. В конце концов, все сюжеты отбрасываются, и прорывается настоящая жизнь автора. И действительно, книга содержит довольно много деталей жизни самого писателя: детство в коммуналке в Староконюшенном переулке, отец моряк-подводник, брак с швейцаркой, у которой погиб первый муж, рождение сына в Швейцарии от Франчески и др. Герой уезжает из России, которая видится в финале как кошмарный сон, а освободиться от неё нельзя. Согласно объяснению самого Шишкина, это текст о его жизни в России и, хотя ситуация там меняется, глубинные отношения между людьми остались те же.
Автор определил жанр книги как «тотальный роман», то есть роман обо всём. Согласно его разъяснениям, во «Взятии Измаила» персонажем является не герой, а стиль. В самом деле, в книге происходит переплетение не только рассказов, но и стилей, соседствует высокий, казённый, непристойный, учёные цитаты на латыни. Книга также полна аллюзиями на Чехова, Льва Толстого (особенно «Воскресение»), Владимира Набокова, Сашу Соколова, Кантемира, речей знаменитых адвокатов, как Плевако, советские судебные документы, как расстрельный приговор Г.Г. Шпету, русский фольклор, рассказы иностранцев о России и многое другое. В книге также множество цитат. Частые чередования стиля и использование старинного языка разных слоёв напоминает «Улисс» Джойса.
Построение романа довольно сложное, сюжетные линии обрываются и начинаются заново, вступлением к ним часто служит судебная речь, которая как бы сбивается на подробный рассказ о деле или личности. Согласно объяснению самого Михаила Шишкина, некто собирается написать книгу, а когда сюжет начинает прокручиваться, он бросает и начинает писать заново. В конце концов, все сюжеты отбрасываются, и прорывается настоящая жизнь автора. И действительно, книга содержит довольно много деталей жизни самого писателя: детство в коммуналке в Староконюшенном переулке, отец моряк-подводник, брак с швейцаркой, у которой погиб первый муж, рождение сына в Швейцарии от Франчески и др. Герой уезжает из России, которая видится в финале как кошмарный сон, а освободиться от неё нельзя. Согласно объяснению самого Шишкина, это текст о его жизни в России и, хотя ситуация там меняется, глубинные отношения между людьми остались те же.
Автор определил жанр книги как «тотальный роман», то есть роман обо всём. Согласно его разъяснениям, во «Взятии Измаила» персонажем является не герой, а стиль. В самом деле, в книге происходит переплетение не только рассказов, но и стилей, соседствует высокий, казённый, непристойный, учёные цитаты на латыни. Книга также полна аллюзиями на Чехова, Льва Толстого (особенно «Воскресение»), Владимира Набокова, Сашу Соколова, Кантемира, речей знаменитых адвокатов, как Плевако, советские судебные документы, как расстрельный приговор Г.Г. Шпету, русский фольклор, рассказы иностранцев о России и многое другое. В книге также множество цитат. Частые чередования стиля и использование старинного языка разных слоёв напоминает «Улисс» Джойса.
429 pages, Paperback
First published January 1, 1999
8 people are currently reading
384 people want to read
About the author
Mikhail Shishkin
23 books248 followersMikhail Pavlovich Shishkin (Russian: Михаил Павлович Шишкин, born 18 January 1961) is a Russian writer.
Mikhail Shishkin was born in 1961 in Moscow.
Shishkin studied English and German at Moscow State Pedagogical Institute. After graduation he worked as a street sweeper, road worker, journalist, school teacher, and translator. He debuted as a writer in 1993, when his short story "Calligraphy Lesson" was published in Znamya magazine. Since 1995 he has lived in Zurich, Switzerland. He averages one book every five years.
Shishkin openly opposes the current Russian government, calling it a "corrupt, criminal regime, where the state is a pyramid of thieves" when he pulled out of representing Russia at the 2013 Book Expo in the United States.
Shishkin's books have been translated into more than ten languages. His prose is universally praised for style, e.g., "Shishkin's language is wonderfully lucid and concise. Without sounding archaic, it reaches over the heads of Tolstoy and Dostoevsky (whose relationship with the Russian language was often uneasy) to the tradition of Pushkin." He deals with universal themes like death, resurrection, and love. Shishkin has been compared to numerous great writers, including Anton Chekhov, Vladimir Nabokov and James Joyce, while he admits to being influenced by Chekhov along with Leo Tolstoy and Ivan Bunin, saying "Bunin taught me not to compromise, and to go on believing in myself. Chekhov passed on his sense of humanity – that there can’t be any wholly negative characters in your text. And from Tolstoy I learned not to be afraid of being naïve."
Mikhail Shishkin was born in 1961 in Moscow.
Shishkin studied English and German at Moscow State Pedagogical Institute. After graduation he worked as a street sweeper, road worker, journalist, school teacher, and translator. He debuted as a writer in 1993, when his short story "Calligraphy Lesson" was published in Znamya magazine. Since 1995 he has lived in Zurich, Switzerland. He averages one book every five years.
Shishkin openly opposes the current Russian government, calling it a "corrupt, criminal regime, where the state is a pyramid of thieves" when he pulled out of representing Russia at the 2013 Book Expo in the United States.
Shishkin's books have been translated into more than ten languages. His prose is universally praised for style, e.g., "Shishkin's language is wonderfully lucid and concise. Without sounding archaic, it reaches over the heads of Tolstoy and Dostoevsky (whose relationship with the Russian language was often uneasy) to the tradition of Pushkin." He deals with universal themes like death, resurrection, and love. Shishkin has been compared to numerous great writers, including Anton Chekhov, Vladimir Nabokov and James Joyce, while he admits to being influenced by Chekhov along with Leo Tolstoy and Ivan Bunin, saying "Bunin taught me not to compromise, and to go on believing in myself. Chekhov passed on his sense of humanity – that there can’t be any wholly negative characters in your text. And from Tolstoy I learned not to be afraid of being naïve."
Ratings & Reviews
Friends & Following
Create a free account to discover what your friends think of this book!
Community Reviews
Displaying 1 - 24 of 24 reviews
February 2, 2022
Was wäre der russische Roman ohne Eisenbahn? Schischkin läßt schon auf den ersten Seiten die Belebeier Schmalspurbahn durch die Baschkirische Finsternis tosen. Und was wäre besser geeignet als eine Finsternis, um die Welt zu erschaffen? Zwei Passagiere, die altslawischen Götter Perun und Weles (dank sei den Anmerkungen des Übersetzers am Ende des Buchs!), machen zuerst Licht und erschaffen dann die Zeit - »Geht schon auf sieben denk ich mal. Nicht dass wirs noch verpassen!« und danach ist die Erschaffung der verschneiten Steppe jenseits des eisverkrusteten Fensters nicht mehr aufzuhalten. Perun denkt noch ein Dorf in die Landschaft und »Jetzt ein Teechen!«.
Die Eisenbahn ist auch auf den folgenden 500 Seiten bevorzugtes Verkehrsmittel. Das Buch schließt, nachdem Michail Schischkin selbst einem Waggon der Schweizer Bahn in dichten Nebel entstiegen ist, mit den Worten: Und immer noch weiß ich nicht, wo ich bin. Auch als Leser wusste ich auf dieser literarischen Irrfahrt durch die Geografie und Geschichte Russlands häufig nicht wo ich bin.
Plötzlich im Athen der Antike: »Gestern, vorgestern, vorvorgestern so etwas gibt es nicht. Schon gar nicht um drei in der Nacht. Nichts ist vergangen, Hypereides, das lass dir gesagt sein! Es gibt nur die Gegenwart, das musst du doch selber sehen! Die Zeit hat ein kaputtes Gewinde, sie dreht durch wie eine überdrehte Schraubenmutter.« Hypereides (Politiker und Rhetoriker, 389-322, so die Anmerkungen) unterhält sich mit einem gewissen Mischka, und dieser - mein Anfangsverdacht erhärtet sich schnell - ist natürlich Michail Schischkin.
Die Eroberung von Ismail ist eines jener Werke, die ohne Zweifel als Meisterwerk bezeichnet werden müssen, jedoch der Leserin, dem Leser einiges abverlangen. Die Auguren des Feuilletons haben mich vor diesem »schwierigen« Buch gewarnt … ich wollte es wissen … aber nach einem zugegeben mühsamen Einstieg konnte ich es bald nicht mehr weglegen.
Man möge auf Seite 89 beginnen, empfiehlt der Rezensent der NZZ, und wenn der Roman schon mit Lektion 7 anfängt, dachte ich, warum nicht auf Seite 89 beginnen. Gute Idee! So fällt man in eine Geschichte hinein, die sich nicht sofort wieder auflöst und die mit ihrem Sprachwitz unterhält und überzeugt. 50 Seiten später war ich ausreichend motiviert, mich an den Anfang zu wagen (wobei es auch kein Problem wäre, weiterzulesen, und den Anfang erst vor dem Epilog nachzuholen).
Eigentlich beginnt alles in einer Vorlesung über einen Gerichtsfall. Wie der Vortragende den Übergang hinein in das Eisenbahnabteil bewerkstelligt, zur Erschaffung der Welt und wieder zurück - die Götter sind dann auch noch in der Rechtsprechung tätig - ist ausgesprochen fies. Auch die folgenden Verwandlungen von Zeit und Raum der ineinander geschachtelten Geschichten sorgen für Kopfkratzen, Zurückblättern und nochmal Lesen. Im ersten Teil stellt Schischkin sozusagen die Zutaten in schneller Abfolge vor, und zwar gut geschüttelt.
Dann wird es ruhiger, aber man muss sich daran gewöhnen, dass Geographie und Jahrzehnt der Handlung, aber auch der Sprachstil und sogar die Figuren jederzeit wandelbar sind. Fragmente aus dem Leben eines Rechtsanwalts, seinen Erinnerungen und Geschichten seiner Fälle sind durchmischt mit autobiografischen Episoden und Rückblenden. Dieses Flechtwerk aus Räumen, Zeiten, Stilen und Figuren ist mit unzähligen Zitaten und Referenzen, einem wahren Kompendium russischer Literaturgeschichte verschränkt. Dankenswerterweise gibt es neben dem Anhang im Buch noch einen Quellenverweis auf der Verlagshomepage, ohne diese Hilfen wäre man als durchschnittlicher mitteleuropäischer Leser völlig verloren.
So wie die Eisenbahn zieht sich auch das Gerichtsmotiv durch das Buch. Und ich frage mich, wird hier Gericht gehalten über Russland, eine Art Jüngstes Gericht mit Anklage, Zeugenbefragung, Plädoyer und einem Urteil in Form von seitenweise Literaturzitaten über eben dieses Russland?
In einem Interview erklärt Schischkin: »Keiner hört sich La Traviata an, um zu erfahren, ob Alfredo und Violetta sich am Ende kriegen oder nicht. In der Oper ist die Stimme schon lange der eigentliche Held.« Diese Aussage könnte man als Gebrauchsanweisung zum (postmodernen) Verständnis des Romans lesen: Der Stil oder die Stimmen erzeugen den roten Faden im Buch und nicht die Handlung oder Personen. Das Ergebnis dieser Vorgehensweise ist zweifellos großartig, fragt sich nur, ob das heute in der Postpostmoderne noch beeindrucken kann.
Was mich sehr wohl beeindruckt hat, ist der emotionale Gehalt, der gerade bei postmodernen Kunststücken gerne zu kurz kommt. Hinter den Kulissen geht es um nichts geringeres als um das Leben. Jenes Leben, das gegen alle Leiden, gegen alle Niederlagen und Verluste immer wieder neu erkämpft werden muss, damit es lebenswert bleibt. Die vielen Geschichten handeln alle davon, sie erzählen von berührenden Schicksalen und gehen unter die Haut.
Schischkin zitiert im autobiografischen Epilog seinen Vater, einen alten Seebären, der sich in guter russischer Tradition zu Tode gesoffen hat: »Du musst das Leben einnehmen wie eine Festung«. So wie Ismail, die Stadt nahe Odessa, bekannt durch seine Festung, die im Lauf der Geschichte immer wieder von den Russen zurück erobert wurde.
Natürlich geht es speziell um das Leben in diesem riesigen und seltsamen Land, Mütterchen Russland, und so ist es logisch, dass immer wieder Mütter die tragischen Rollen dieser Geschichten darstellen. Es ist auch ein Land, in dem Freud und Leid, Herrschaft und Knechtschaft, Grausamkeit und spirituelle Sehnsucht so nahe beieinander liegen. Wo Killer und Huren direkt vom Casino über die Straße in die Ostermesse gehen und ihre Kerzlein gemeinsam mit den alten Mütterchen rund um die Kirche tragen.
Um das Buch wirklich zu verstehen, müsste man Russland verstehen. Leider war ich nie dort, und selbst wenn, würde ich wahrscheinlich nichts verstehen. Trotzdem eines der besten Bücher des Jahres und gut, dass man nicht alles verstehen muss, was gefällt.
Die Eisenbahn ist auch auf den folgenden 500 Seiten bevorzugtes Verkehrsmittel. Das Buch schließt, nachdem Michail Schischkin selbst einem Waggon der Schweizer Bahn in dichten Nebel entstiegen ist, mit den Worten: Und immer noch weiß ich nicht, wo ich bin. Auch als Leser wusste ich auf dieser literarischen Irrfahrt durch die Geografie und Geschichte Russlands häufig nicht wo ich bin.
Plötzlich im Athen der Antike: »Gestern, vorgestern, vorvorgestern so etwas gibt es nicht. Schon gar nicht um drei in der Nacht. Nichts ist vergangen, Hypereides, das lass dir gesagt sein! Es gibt nur die Gegenwart, das musst du doch selber sehen! Die Zeit hat ein kaputtes Gewinde, sie dreht durch wie eine überdrehte Schraubenmutter.« Hypereides (Politiker und Rhetoriker, 389-322, so die Anmerkungen) unterhält sich mit einem gewissen Mischka, und dieser - mein Anfangsverdacht erhärtet sich schnell - ist natürlich Michail Schischkin.
Die Eroberung von Ismail ist eines jener Werke, die ohne Zweifel als Meisterwerk bezeichnet werden müssen, jedoch der Leserin, dem Leser einiges abverlangen. Die Auguren des Feuilletons haben mich vor diesem »schwierigen« Buch gewarnt … ich wollte es wissen … aber nach einem zugegeben mühsamen Einstieg konnte ich es bald nicht mehr weglegen.
Man möge auf Seite 89 beginnen, empfiehlt der Rezensent der NZZ, und wenn der Roman schon mit Lektion 7 anfängt, dachte ich, warum nicht auf Seite 89 beginnen. Gute Idee! So fällt man in eine Geschichte hinein, die sich nicht sofort wieder auflöst und die mit ihrem Sprachwitz unterhält und überzeugt. 50 Seiten später war ich ausreichend motiviert, mich an den Anfang zu wagen (wobei es auch kein Problem wäre, weiterzulesen, und den Anfang erst vor dem Epilog nachzuholen).
Eigentlich beginnt alles in einer Vorlesung über einen Gerichtsfall. Wie der Vortragende den Übergang hinein in das Eisenbahnabteil bewerkstelligt, zur Erschaffung der Welt und wieder zurück - die Götter sind dann auch noch in der Rechtsprechung tätig - ist ausgesprochen fies. Auch die folgenden Verwandlungen von Zeit und Raum der ineinander geschachtelten Geschichten sorgen für Kopfkratzen, Zurückblättern und nochmal Lesen. Im ersten Teil stellt Schischkin sozusagen die Zutaten in schneller Abfolge vor, und zwar gut geschüttelt.
Dann wird es ruhiger, aber man muss sich daran gewöhnen, dass Geographie und Jahrzehnt der Handlung, aber auch der Sprachstil und sogar die Figuren jederzeit wandelbar sind. Fragmente aus dem Leben eines Rechtsanwalts, seinen Erinnerungen und Geschichten seiner Fälle sind durchmischt mit autobiografischen Episoden und Rückblenden. Dieses Flechtwerk aus Räumen, Zeiten, Stilen und Figuren ist mit unzähligen Zitaten und Referenzen, einem wahren Kompendium russischer Literaturgeschichte verschränkt. Dankenswerterweise gibt es neben dem Anhang im Buch noch einen Quellenverweis auf der Verlagshomepage, ohne diese Hilfen wäre man als durchschnittlicher mitteleuropäischer Leser völlig verloren.
So wie die Eisenbahn zieht sich auch das Gerichtsmotiv durch das Buch. Und ich frage mich, wird hier Gericht gehalten über Russland, eine Art Jüngstes Gericht mit Anklage, Zeugenbefragung, Plädoyer und einem Urteil in Form von seitenweise Literaturzitaten über eben dieses Russland?
In einem Interview erklärt Schischkin: »Keiner hört sich La Traviata an, um zu erfahren, ob Alfredo und Violetta sich am Ende kriegen oder nicht. In der Oper ist die Stimme schon lange der eigentliche Held.« Diese Aussage könnte man als Gebrauchsanweisung zum (postmodernen) Verständnis des Romans lesen: Der Stil oder die Stimmen erzeugen den roten Faden im Buch und nicht die Handlung oder Personen. Das Ergebnis dieser Vorgehensweise ist zweifellos großartig, fragt sich nur, ob das heute in der Postpostmoderne noch beeindrucken kann.
Was mich sehr wohl beeindruckt hat, ist der emotionale Gehalt, der gerade bei postmodernen Kunststücken gerne zu kurz kommt. Hinter den Kulissen geht es um nichts geringeres als um das Leben. Jenes Leben, das gegen alle Leiden, gegen alle Niederlagen und Verluste immer wieder neu erkämpft werden muss, damit es lebenswert bleibt. Die vielen Geschichten handeln alle davon, sie erzählen von berührenden Schicksalen und gehen unter die Haut.
Schischkin zitiert im autobiografischen Epilog seinen Vater, einen alten Seebären, der sich in guter russischer Tradition zu Tode gesoffen hat: »Du musst das Leben einnehmen wie eine Festung«. So wie Ismail, die Stadt nahe Odessa, bekannt durch seine Festung, die im Lauf der Geschichte immer wieder von den Russen zurück erobert wurde.
Natürlich geht es speziell um das Leben in diesem riesigen und seltsamen Land, Mütterchen Russland, und so ist es logisch, dass immer wieder Mütter die tragischen Rollen dieser Geschichten darstellen. Es ist auch ein Land, in dem Freud und Leid, Herrschaft und Knechtschaft, Grausamkeit und spirituelle Sehnsucht so nahe beieinander liegen. Wo Killer und Huren direkt vom Casino über die Straße in die Ostermesse gehen und ihre Kerzlein gemeinsam mit den alten Mütterchen rund um die Kirche tragen.
Um das Buch wirklich zu verstehen, müsste man Russland verstehen. Leider war ich nie dort, und selbst wenn, würde ich wahrscheinlich nichts verstehen. Trotzdem eines der besten Bücher des Jahres und gut, dass man nicht alles verstehen muss, was gefällt.
December 19, 2019
The structure of this novel is very interesting. It consists of many stories that have been started, but never finished. According to the author, this was done to create an impression of a writer trying himself in something new, but never being able to finish and coming back to his own personal story at the end. Additionally, quite a a big chunk of this book are in reality unattributed quotes from both fictional and non-fictional sources. The result is fascinating as it tells the story about the patterns of Russian history, often on micro level. By the multiplicity of its voices and fragmentary structure it reminds me a bit Secondhand Time: The Last of the Soviets. However while the latter book is valuable exactly for its geniality, this one is more of an artistic compilation. What i specifically did not like is a number of stories related to children as a victims of one thing or another. It felt like it was designed to shock rather than make one think or empathise. And at the end it has all slid into a bit of confessional auto-fiction, which would not be a problem per se, but I thought the novel might lead to a bit more philosophic conclusion, so I was a bit disappointed.
The rest is per postmodern script - mixed temporality, unattributed chunks from someone else's texts, fragmentary structure and occasionally very good language and poignant scenes.
I think it will be published in English in 2020.
The rest is per postmodern script - mixed temporality, unattributed chunks from someone else's texts, fragmentary structure and occasionally very good language and poignant scenes.
I think it will be published in English in 2020.
May 14, 2022
Il Giudizio Universale.
Romanzo difficile da approcciare. Sin da subito si ha l'impressione di infilarsi in un ginepraio e di perdere l'orientamento, al punto che dopo le prime ottanta pagine sono dovuto tornare all'inizio per cercare di ricostruire pazientemente la trama, provando ad entrare in sintonia con la penna di Shishkin.
Si parte con un'arringa di tribunale che mette in dubbio i concetti di colpa, giustizia e verità e che costituisce il tema narrativo principale del romanzo, ma che subito si complica coinvolgendo il pantheon delle divinità slave in una specie di teoria della creazione attualizzata alla scopo di individuare il senso della vita. Di qui in poi la trama esplode, si frammenta in salti temporali e cambi di prospettiva, con la voce narrante che cambia nome lasciandoci nel dubbio se sia sempre la solita. Si alternano citazioni e riferimenti colti, personaggi mitologici, storici e di fantasia, la trama risulta spezzettata in una serie di episodi, descrizioni che a volte rimangono in sospeso e a volte sono riprese da un altro punto di vista. La presa di Izmail è una matassa di fili colorati, orchestrata con una pluralità di registri e stili in un'interpretazione personale del post-moderno dove la disgregazione della struttura narrativa sembra aprire nuove vie alla forma romanzo.
A Shishkin non interessa spiegare e nemmeno dare continuità alla storia, si limita a fornirci i materiali su quali riflettere, mostrandoci una teoria di situazioni alle quali i personaggi del romanzo provano ad attribuire un significato, cercando colpevoli per morti e sofferenze che risultano tanto inutili quanto inevitabili.
Cos'è la giustizia? E cos'è la verità? Impossibile da dire, soprattutto quando la realtà del sogno finisce per confondersi con quella della vita. Siamo in un territorio strano, dominato da uno straniamento esistenziale venato da un'ironia amara. Tutto è instabile, provvisorio, mutevole, al punto che il solo appiglio per questo viaggio dentro la coscienza (individuale e collettiva) sembra essere la scrittura. Unico porto franco diventa, forse, quello dell'immaginazione con la quale è possibile disegnare un mondo che soddisfi le nostre regole, quelle stesse regole che nella vita vera diventano inapplicabili perché la realtà è fatta di interpretazioni, punti di vista e la verità una chimera che continua a farsi beffe dell'uomo.
La presa di Izmail è un lungo processo alla Russia, per non dire all'umanità tutta.
Romanzo difficile da approcciare. Sin da subito si ha l'impressione di infilarsi in un ginepraio e di perdere l'orientamento, al punto che dopo le prime ottanta pagine sono dovuto tornare all'inizio per cercare di ricostruire pazientemente la trama, provando ad entrare in sintonia con la penna di Shishkin.
Si parte con un'arringa di tribunale che mette in dubbio i concetti di colpa, giustizia e verità e che costituisce il tema narrativo principale del romanzo, ma che subito si complica coinvolgendo il pantheon delle divinità slave in una specie di teoria della creazione attualizzata alla scopo di individuare il senso della vita. Di qui in poi la trama esplode, si frammenta in salti temporali e cambi di prospettiva, con la voce narrante che cambia nome lasciandoci nel dubbio se sia sempre la solita. Si alternano citazioni e riferimenti colti, personaggi mitologici, storici e di fantasia, la trama risulta spezzettata in una serie di episodi, descrizioni che a volte rimangono in sospeso e a volte sono riprese da un altro punto di vista. La presa di Izmail è una matassa di fili colorati, orchestrata con una pluralità di registri e stili in un'interpretazione personale del post-moderno dove la disgregazione della struttura narrativa sembra aprire nuove vie alla forma romanzo.
A Shishkin non interessa spiegare e nemmeno dare continuità alla storia, si limita a fornirci i materiali su quali riflettere, mostrandoci una teoria di situazioni alle quali i personaggi del romanzo provano ad attribuire un significato, cercando colpevoli per morti e sofferenze che risultano tanto inutili quanto inevitabili.
Cos'è la giustizia? E cos'è la verità? Impossibile da dire, soprattutto quando la realtà del sogno finisce per confondersi con quella della vita. Siamo in un territorio strano, dominato da uno straniamento esistenziale venato da un'ironia amara. Tutto è instabile, provvisorio, mutevole, al punto che il solo appiglio per questo viaggio dentro la coscienza (individuale e collettiva) sembra essere la scrittura. Unico porto franco diventa, forse, quello dell'immaginazione con la quale è possibile disegnare un mondo che soddisfi le nostre regole, quelle stesse regole che nella vita vera diventano inapplicabili perché la realtà è fatta di interpretazioni, punti di vista e la verità una chimera che continua a farsi beffe dell'uomo.
La presa di Izmail è un lungo processo alla Russia, per non dire all'umanità tutta.
«è proprio quella la grandezza della letteratura che si rispetti: non solo svelarci ciò che non esiste, ma anche ciò che non potremmo arrivar a concepire.»
[Augustin Fernández Mallo: Teoria della guerra]
August 3, 2020
Hear ye, hear ye, court is now in session, the honourable judge Mikhail Shishkin presiding.
Taking Izmail is a trial with a thousand witnesses, and it's not remotely fair, but then again neither is the crime... if indeed there is one. Shishkin, writing in exile from New Russia in 1998, puts the entirety of Russo-Soviet history, (self-)mythology, literature and society up there in both the witness booth and the bench of the accused. What is Russia after the fall of the Soviet Union? What was it? What stories does it tell about itself? What does it do to itself?
The witnesses are from two camps: existing literature and Shishkin's own. Large parts of the novel are basically a DJ Shadow-esque samplefest of literature from and about Russia - a sentence from the Nestorian chronicle, a name from Dostoevsky, a section from a party newspaper in 1929, bible bible bible, etc etc etc, all living parts of the soul. (Brilliantly translated into Swedish, with each sample given era-appropriate language.) In between he puts in what at first seems to be short stories, occasionally starring a certain Misha and occasionally being something completely different; people trying to raise children in this, people trying to survive, trying to be what the world expects them to be, all of it so full of allusions, Joycean linguistics and details that it needs 30 pages of notes. And then gradually, over 444 pages, it all starts to gel until that heartbreaking finale.
It's not an easy novel to read. It takes me almost 100 pages before it starts to click what he's doing. But then he really starts to deliver. An exodus retelling where Pharaoh never lets the slaves go no matter how many plagues are visited upon everyone, page upon page of famous last words of people who thought they had more, stories of women who had to keep working while everything else was taken away, story after story after story of things that happened or are retellings of things that happened until it all becomes a choir and the choir finally becomes the single voice of a great author being born.
Taking Izmail is a trial with a thousand witnesses, and it's not remotely fair, but then again neither is the crime... if indeed there is one. Shishkin, writing in exile from New Russia in 1998, puts the entirety of Russo-Soviet history, (self-)mythology, literature and society up there in both the witness booth and the bench of the accused. What is Russia after the fall of the Soviet Union? What was it? What stories does it tell about itself? What does it do to itself?
The witnesses are from two camps: existing literature and Shishkin's own. Large parts of the novel are basically a DJ Shadow-esque samplefest of literature from and about Russia - a sentence from the Nestorian chronicle, a name from Dostoevsky, a section from a party newspaper in 1929, bible bible bible, etc etc etc, all living parts of the soul. (Brilliantly translated into Swedish, with each sample given era-appropriate language.) In between he puts in what at first seems to be short stories, occasionally starring a certain Misha and occasionally being something completely different; people trying to raise children in this, people trying to survive, trying to be what the world expects them to be, all of it so full of allusions, Joycean linguistics and details that it needs 30 pages of notes. And then gradually, over 444 pages, it all starts to gel until that heartbreaking finale.
It's not an easy novel to read. It takes me almost 100 pages before it starts to click what he's doing. But then he really starts to deliver. An exodus retelling where Pharaoh never lets the slaves go no matter how many plagues are visited upon everyone, page upon page of famous last words of people who thought they had more, stories of women who had to keep working while everything else was taken away, story after story after story of things that happened or are retellings of things that happened until it all becomes a choir and the choir finally becomes the single voice of a great author being born.
January 4, 2021
Da parecchio non leggevo letteratura russa contemporanea e tantomeno avevo idea di chi fosse questo tizietto, che pare assai apprezzato invece nel resto d'Europa.
Questo libro non si può raccontare, perché una vera e propria trama non c'è. Si può dire che si apre con un avvocato che difende il suo assistito, ma potremmo anche immaginare un'enorme bocca della verità che vomita storie, e per farlo cambia indifferentemente registro in un ininterrotto flusso di coscienza. Dalla prosa al coro greco all'accumulazione colta che sfocia in un nonsense più folle che demenziale, questa inarrestabile fiumana ingabbia in maratone ritmiche letteralmente mozzafiato. A questo si aggiunga il continuo ostranenie del lettore, che deve ricavare "chi dice cosa", "di chi è questa storia", annaspando in questo tessuto senza trama.
Le parti più prosastiche, per cui si può riprendere a respirare, sono molto intense e solitamente autobiografiche.
Il libro è complesso, si struttura su una base culturale classica amalgamata ad una conoscenza enciclopedica della letteratura russa moderna. Un collage funzionale che stimola i sensi del lettore, rendendolo spettatore senziente della tristezza infinita della "russietà".
Insomma, una lettura difficile, a tratti anche antipatica, ma che lascia sensazioni profonde e stupisce davvero per l'originalità narrativa.
Questo libro non si può raccontare, perché una vera e propria trama non c'è. Si può dire che si apre con un avvocato che difende il suo assistito, ma potremmo anche immaginare un'enorme bocca della verità che vomita storie, e per farlo cambia indifferentemente registro in un ininterrotto flusso di coscienza. Dalla prosa al coro greco all'accumulazione colta che sfocia in un nonsense più folle che demenziale, questa inarrestabile fiumana ingabbia in maratone ritmiche letteralmente mozzafiato. A questo si aggiunga il continuo ostranenie del lettore, che deve ricavare "chi dice cosa", "di chi è questa storia", annaspando in questo tessuto senza trama.
Le parti più prosastiche, per cui si può riprendere a respirare, sono molto intense e solitamente autobiografiche.
Il libro è complesso, si struttura su una base culturale classica amalgamata ad una conoscenza enciclopedica della letteratura russa moderna. Un collage funzionale che stimola i sensi del lettore, rendendolo spettatore senziente della tristezza infinita della "russietà".
Insomma, una lettura difficile, a tratti anche antipatica, ma che lascia sensazioni profonde e stupisce davvero per l'originalità narrativa.
November 25, 2012
What a gorgeous book
August 15, 2021
"Взятие Измаила" Михаила Шишкина очень своеобычная книга. Она выделяется так сильно, что я даже удивляюсь тому, как издательство взялось печатать и издавать произведение.
Это "лоскутный роман", где общее повествование - это ковер, сшитый из множества историй, частично дополняющих друг друга, а частично спорящих между собой. И большая часть лоскутов-историй вставлена в общее полотно изнаночной стороной - нелицеприятной, открывающей дурно пахнущее сплетение нитей, которое с лицевой стороны кажется привлекательным узором.
Истории из жизни людей разного времени, искусно сплетенных подчас с контекстом времен дальних - древнеегипетских или греческих. Причем контекст этот не оригинально-культурный, а лубочно заимствованный - это мифический русскоязычный Египет или Греция, русскоязычные апокрифы и агадические предания, где действуют обрусевшие анубисы, осирисы и прочие китоврасы.
Шишкин стилизует стилизацию, и в этом он совершенно прекрасен. Но силен он не только в стилизации. Каждая история, выписанная своим языком, неизменно берет за душу. Больной ребенок и несчастливый брак, странная любовь, подвиг, который не подвиг. В разных мирах и разных измерениях живут люди со своими страданиями и своей правдой. И тремя-четырьмя абзацами Шишкин погружает тебя в сплетение нового лоскута, и заставляет вновь сопереживать, оставляя тягучее чувство.
Вообще, "Взятие Измаила" - достаточно тяжелое чтение. Но завершая книгу, ты остаешься со светлым чувством, и думаешь, что мир все равно прекрасен, и ты можешь жить и творить.
Сильная вещь, хорошая литература
Это "лоскутный роман", где общее повествование - это ковер, сшитый из множества историй, частично дополняющих друг друга, а частично спорящих между собой. И большая часть лоскутов-историй вставлена в общее полотно изнаночной стороной - нелицеприятной, открывающей дурно пахнущее сплетение нитей, которое с лицевой стороны кажется привлекательным узором.
Истории из жизни людей разного времени, искусно сплетенных подчас с контекстом времен дальних - древнеегипетских или греческих. Причем контекст этот не оригинально-культурный, а лубочно заимствованный - это мифический русскоязычный Египет или Греция, русскоязычные апокрифы и агадические предания, где действуют обрусевшие анубисы, осирисы и прочие китоврасы.
Шишкин стилизует стилизацию, и в этом он совершенно прекрасен. Но силен он не только в стилизации. Каждая история, выписанная своим языком, неизменно берет за душу. Больной ребенок и несчастливый брак, странная любовь, подвиг, который не подвиг. В разных мирах и разных измерениях живут люди со своими страданиями и своей правдой. И тремя-четырьмя абзацами Шишкин погружает тебя в сплетение нового лоскута, и заставляет вновь сопереживать, оставляя тягучее чувство.
Вообще, "Взятие Измаила" - достаточно тяжелое чтение. Но завершая книгу, ты остаешься со светлым чувством, и думаешь, что мир все равно прекрасен, и ты можешь жить и творить.
Сильная вещь, хорошая литература
June 11, 2020
I'm very conflicted on what i think about this book. At first I had a lot of patience with it, thinking that the bits and pieces of stories would, at some point, make sense, but towards the half of it i grew very impatient asking myself "Who are these people?". However, Siskin's style is wonderful, i would dare to say that it is the only reason I read it through. That and maybe the theme which reminded me of the sad stories that I grew up hearing. Maybe it's an eastern european trait, I don't know. There's a lot of violence, especially towards children depicted in this book, so I wouldn't say it's for everybody.
February 26, 2021
Maybe more interesting for Russian language readers or for people who can quote randomly from Russian authors, but having waded through this book for the last 6 - 8 months I can say that no, the effort is not really worth it, there's nothing special waiting for you at the end. Strangely, I found the random quote parts more relevant than the narrative vignettes and I think that also says something about the book.
May 12, 2010
"...стая птиц кружила над деревьями, будто их кто-то гонял ложкой, как чаинки." (20)
Хороший слог, много хорошего. Не жаль, что прочитал.
Хороший слог, много хорошего. Не жаль, что прочитал.
April 23, 2024
"Luarea Ismailului" este o carte diferită față de tot ceea ce am citit până acum. Sigur, tragismul atât al societății, al sistemului, dar mai ales al individului, îl cunoaștem, îl stim din literatura rusă clasică până la cea modernă, chiar și postmodernă, dar nu povestirile în sine m-au impresionat, ci ceea ce se relevă cumva dincolo de ele.
Fără dubii, este o carte greu de citit din pricina structurii și a modului cum sunt construite episoadele narative. Niciuna dintre povestiri nu este dusă la capăt... dar de ce avem nevoie de un capăt? De ce avem nevoie ca autorul să închidă o poveste când viața este încă în desfășurare, când toate povestirile sunt culese din viețile reale ale unor oameni cu care s-a întâlnit sau cu experiențele din propria viață, pentru care încă nu există o concluzie?
Detaliile expuse sunt uluitoare, aproape maniacale; te surprind la tot pasul, sunt siderante și uneori ajung să se transforme în adevărate metafore de o frumusețe uluitoare.
Există o legătură între povestiri? Există un fir roșu? Aparent nu... însă o simți, este mai degrabă despre limbaj; deși vocile personajelor sunt diferite, este ritmul în care ajungi și tu să citești și să te transpui, aducând povestirile în propria realitate și în propriul sistem de valori, pe care, cumva, doar noi, esticii, îl putem înțelege în profunzime.
Siskin pune în dezbatere largă ideea de adevăr, dreptate, umanitate și de multe ori chiar moartea în chipurile ei cele mai diverse. Te lasă pe tine, ca cititor, să judeci; el este doar observator, nici personajele sale nu emit judecăți de valoare, cu atât mai puțin el, însă ceea ce am simțit este faptul că ceea ce judecă cu adevărat este chiar Rusia de-a lungul timpului și spațiului, în ansamblul ei, inclusiv pe proprii indivizi, să nu mai vorbim de sistemul politic fie cel actual, fie chiar cel tarist.
"Timpul are firul rupt, se învârte ca o piuliță", spune un personaj, și așa sunt și povestirile lui, se învârt în capul tău ca cititor, se însurubează până la final în epilog; aproape că nu înțelegi nimic pentru că nu îți poți răspunde la întrebarea "De ce"? Răspunsul poate că este propria viață a autorului, atât de intimă și personală, transpusă, condensat, esentializata în epilog. Pentru că da, a fost nevoit să trăiască în tot și cu tot tragismul rusesc în toată cultura și existențialismul nonvalorilor. Singura valoare reală fiind "puterea", cu toate consecințele ei în nedreptate și minciună.
Am terminat cu greu această carte și cu ce am rămas în minte, deși pe undeva nu se pune întrebarea în carte, este... atunci... care mai este sensul vieții dacă "apărând umanitatea în orice moment te poți descoperi aliat al ilegalității, complice al lipsei de moralitate, tăinuitor al crimei, dușman al justiției?"
De ce titlul "Luarea Ismailului" și nu cucerirea lui, de ce nu apare niciodată în carte această referință? Să fie oare o corespondență cu un poem rusesc scris de autorul rus Mihail Lermontov în anul 1826, în care sunt prezentate conflictele inumane care nu au dus decât la nenumărate pierderi de vieți absolut inutile, doar pentru nevoia de putere? Este această "luare" un fel de acțiune cu forța și niciodată o cucerire, niciodată un câștig, ci mai degrabă un eșec al unei națiuni și al unor indivizi care continuă să trăiască în minciună, ridicând-o la statut de adevăr propriu, asemenea unui sclav care ajunge sa fie fericit sau sa isi accepte soarta mândru fiind că are stăpânul cel mai puternic...
October 5, 2020
Это выдающийся текст: в русской литературе, похоже, очень немногие могут так работать со словом.
Истории разных героев переплетаются, перетекают из одного времени в другое, но при этом как бы застывают: несмотря на скачки из эпохи в эпоху, довольно быстро становится понятно, что в мире "Взятия Измаила" времени попросту нет. Сегодня земский деятель Д. лежит убитым в парке в 1910-х, но при этом рассказ о его жизни разворачивается то ли в 1930-х, то ли в 1950-х. Но всё, что с ним происходило и будет происходить, на самом деле происходит здесь и сейчас - со всеми и каждым, от сотворения мира и до начала 21 века.
Одновременно со временем меняется и язык: то церковнославянский, то благородный дореволюционный, то пролетарский. Я уже написал, что со словом так работать, как Шишкин, мало кто не умеет? Напишу ещё раз! Порой это даже кажется избыточным: где-то к середине книги ты осваиваешься в этом мире, становится понятна механика сюжета (насколько это слово тут вообще применимо), и ты задаешься вопросом: ладно, тут всё уже понятно, осталось лишь выяснить, чем всё это закончится - а оно всё не заканчивается и не заканчивается.
Как бы ни скакало время, пространство романа остаётся неизменным - это исключительно Россия, роман о ней (даже исход евреев из Египта - это Россия). И от этого при чтении становится тошно и тоскливо - пожалуй, главное отрицательное впечатление в этом. Да, в конце автор пишет, что все уродства прекрасны, но эта оговорка в финале ничего не меняет в моём восприятии этой истории как беспросветной.
Истории разных героев переплетаются, перетекают из одного времени в другое, но при этом как бы застывают: несмотря на скачки из эпохи в эпоху, довольно быстро становится понятно, что в мире "Взятия Измаила" времени попросту нет. Сегодня земский деятель Д. лежит убитым в парке в 1910-х, но при этом рассказ о его жизни разворачивается то ли в 1930-х, то ли в 1950-х. Но всё, что с ним происходило и будет происходить, на самом деле происходит здесь и сейчас - со всеми и каждым, от сотворения мира и до начала 21 века.
Одновременно со временем меняется и язык: то церковнославянский, то благородный дореволюционный, то пролетарский. Я уже написал, что со словом так работать, как Шишкин, мало кто не умеет? Напишу ещё раз! Порой это даже кажется избыточным: где-то к середине книги ты осваиваешься в этом мире, становится понятна механика сюжета (насколько это слово тут вообще применимо), и ты задаешься вопросом: ладно, тут всё уже понятно, осталось лишь выяснить, чем всё это закончится - а оно всё не заканчивается и не заканчивается.
Как бы ни скакало время, пространство романа остаётся неизменным - это исключительно Россия, роман о ней (даже исход евреев из Египта - это Россия). И от этого при чтении становится тошно и тоскливо - пожалуй, главное отрицательное впечатление в этом. Да, в конце автор пишет, что все уродства прекрасны, но эта оговорка в финале ничего не меняет в моём восприятии этой истории как беспросветной.
January 26, 2025
Virtuozitate stilistică îmbrăcînd cazuri judiciare oscilînd la limita barbariei, în Rusia secolului al XIX-lea, desprinse de autor dintr-un vraf de pledoarii avocățești.
Și încă - piruete stilistice cu istoria Rusiei într-o pagină (!), cu fragmente din cărți rusești vechi structurate într-un discurs delirant (m-a cam pierdut), cu fragmente/citate bogate din literatura rusă clasică, scufundate în discursul povestitorului.
Ca în "Părul Venerei" sînt amestecate de toate, inclusiv o foarte interesantă poveste de cuplu (că nu pot să spun de dragoste), obsesii autobiografice (tatăl ca fals erou al celui de-al doilea război mondial), alte amintiri de familie cu figura cvasi-metalică a mamei, trecerea fratelui prin închisoare, drama pierderii copilului cu Sveta etc. etichetate pentru colecție...
Și încă - piruete stilistice cu istoria Rusiei într-o pagină (!), cu fragmente din cărți rusești vechi structurate într-un discurs delirant (m-a cam pierdut), cu fragmente/citate bogate din literatura rusă clasică, scufundate în discursul povestitorului.
Ca în "Părul Venerei" sînt amestecate de toate, inclusiv o foarte interesantă poveste de cuplu (că nu pot să spun de dragoste), obsesii autobiografice (tatăl ca fals erou al celui de-al doilea război mondial), alte amintiri de familie cu figura cvasi-metalică a mamei, trecerea fratelui prin închisoare, drama pierderii copilului cu Sveta etc. etichetate pentru colecție...
"...mă uitam la eșaloanele nesfârșite de bârne ce se vedeau în fiecare canton și mă gândeam că, încet, încet, colecția mea crește. Sutienul mamei cu amăgirea de burete. Scrâșnetul greu al părului de porc pe asfalt. Banii ca mătasea, înghițiți prin anus. Iar acum în ea era și fumul albastru, pufos, de pe căpșuni. Și vântul pătrunzător, amestecat cu mirosul de lemn putrezit. Și acest cer scund, de nord, precum scândurile care podesc Ivdelul."Finalul îmi amintește, nu știu de ce, că nu dă bine, de cele ale filmelor lui Mihalkov...
January 11, 2022
Poate o carte de aproape 500 de pagini împănată aproape pe fiecare pagină cu tot felul de referințe la istoria culturală și politică a Rusiei, care pentru cititorul familiarizat pot să însemne ceva, dar despre care tu nu ști nimic și trebuie să te duci tot timpul la cele peste 50 de pagini cu note explicative de la final, ca să poți înțelege ceva, și în care sunt spuse foarte multe povești despre acea bestialitate duiosă a lumii ruseasti de dinaintea, din timpul și de după încheierea perioadei comuniste care nu se leagă una cu alta decât prin caracterul oripilant al tematicii lor comune, care, pană la urmă, vor rămâne toate neîncheiate, și al carei titlu nu are vreo legatură cu niciunul dintre firele narative deschise, să ia 5 stele. Da, poate.
May 25, 2017
Неоднозначная манера повествования автора не оставляет читателя равнодушным. Местами затянуто, местами захватывающе - такое вот "рваное" чтение.
"Зацепили" сюжетные линии семьи с ребенком-инвалидом (понравилось, как отец (отец ли он на самом деле?) относится к дочке), да и самого автора, проживавшего на ул.Чехова - все места мне знакомы...).
Интересно, что некоторые сюжетные линии не имеют привызки к времени - человеческие отношения имеют место быть во все времена, а внешние условия непостоянны.
В целом книжка отнюдь не развлекательная.
"Зацепили" сюжетные линии семьи с ребенком-инвалидом (понравилось, как отец (отец ли он на самом деле?) относится к дочке), да и самого автора, проживавшего на ул.Чехова - все места мне знакомы...).
Интересно, что некоторые сюжетные линии не имеют привызки к времени - человеческие отношения имеют место быть во все времена, а внешние условия непостоянны.
В целом книжка отнюдь не развлекательная.
May 6, 2017
Надо читать больше качественной литературы. Например, творчество раннего Чака Паланика, а если Паланик не нравится, то беллетристику Михаила Шишкина, но и он не всем понравится, поскольку Шишкину до Паланика, как Урану до Венеры, то есть они где-то рядом, крутятся вокруг общего, находятся в одной плоскости и имеют много сходных черт, только Венера близка к Солнцу, а Уран необозримо от него далеко. Собственно, Шишкин — это Уран.
(c) Trounin
(c) Trounin
April 7, 2021
Не осилил. Очень красивое смешение разных веток повествования, языка и разных стилей. Не подходит для быстрого чтения короткими сессиями. Надо плотно залипнуть и распутать сложный клубок. Мне не понравилось, но мейби вернусь к ней в более спокойной обстановке
April 6, 2023
En otroligt fängslande berättelse som rör sig fram och tillbaka i tid och rum, vilket även återspeglas i språket som skickligt har adapterats till motsvarande epoks svenska språkformer från 1000-talet fram till nu. Jag lyssnade på den som talbok och sveptes bara med. Rekommenderas!
November 22, 2023
Bizarrely captivating in its random rant. Certainly rich in beautiful and shocking passages, but what is the point? A desperate attempt to explain to the world what a hopeless dump is the “mysterious Russian soul”?
January 30, 2019
Прочитала лоскутное одеяло. Главное было перебороть мать моя женщина как же это читать первых пятидесяти страниц.
January 27, 2025
Я понимаю, что роман написан давно, но как-то это расчесывание особой судьбы России нынче совершенно невыносимо...
January 15, 2016
Книга прекрасна. У автора безупречный стиль и поэтическое мышление. Его образы и сравнения поразительны, герои незабываемы, композиция неожиданна и полностью оправданна. Наблюдения за российской жизнью - как деталях так и в целом - убедительны. Очень понравилась линия, относящаяся к писательскому ремеслу - от детских опытов, до собирания "коллекции" наблюдений, до превращения их в литературу, и понимание того, "как это работает", приходит к читателю только на последних страницах (как и должно быть в мастерски скроенной книге), после чего появляется страстная потребность перечитать роман еще раз. Признаюсь, не перечитывала, но внимательно пролистала.
Read
October 15, 2010I had to stop at about page 65. The stylized language torrent is pretty incredible, but the "chernukha" descriptions of base crimes, terminal illness and all the other time-honored themes of this style eventually lost their appeal. There definitely have to be some newer and more appealing ways to approach Russian reality for me to continue reading (and they don't have to be pop-cultural either). Sorry Mr. Shishkin, I tried!
March 14, 2021
Romanen böljar genom tid och rum och det är svårt att avgöra om berättaren är en enskild karaktär eller mänskligheten i stort. Referenserna till rysk historia och litteratur duggar tätt, vilket inte gör den lätt att ta till sig. Enormt ambitiöst men i slutänden vävs allt ändå samman och bildar ett sorgefyllt porträtt över en nation med djup identitetskris.
Displaying 1 - 24 of 24 reviews